Сразу наступила тишина. Гробовая. Люди стоят, переглядываются. Жертва в пыли лежит, но вижу, один глаз приоткрыла и на меня косится.

— Вот… юморист хренов… — Дядька плюнул на землю, почти до жертвы долетело. Она акуратненько на пару сантиметров в сторону сдвинулась. Кому ж охота в харчках лежать. А на мне все ещё дед Матвей висит, если что.

— Андрюха! — Это дядька гаркнул. Громко.

— Чего ,бать? — Смотрю, братец мой между людьми по-тихому в сторону выхода двигает. Как я его раньше не заметил.

— А нук поди сюда… — Дядька ко мне шагнул, Егорыча за шиворот ухватил и сдернул. — Отцепись ты уже. Видишь, пацан ни при чем.

А потом снова к сынку повернулся, и медленно пошел в его сторону.

— Слыш, Андрюх, поди сюда, говорю.

— Да не, бать, я до дому лучше. Баня уже ж готова. Да и мамка волнуется.

А потом как рванет, только пыль столбом.

Ну, тогда мы и разобрались, что произошло.

Бычок-переросток, пока я берёзу рубил, а уже понятно, что на хрен она не сдалась, во дворе нужные поленья и лежали, решил поглумиться надо мной, чтоб отомстить за орангутангов. Очень ему запали в душу те слова и он принял их, как личное оскорбление. План Андрюхи был прост, но очень, по его же мнению , поучителен. Братец решил, что если человек всех считает дураками, то его же, то есть меня, надо дураком и выставить.

Я отвернулся пока, он в первый же двор нырнул и рассказал, мол у городского родственника, не все дома. Он, как дон Кихот ( откуда, сволочь, только имя это знает) на дерево кинулся драться. Ветки рубит, а зачем не понятно. Но он, Андрюха, зашёл соседей предупредить, чтоб аккуратнее были. Хрен его знает, что ещё городскому психу в голову придет. Соседка засомневалась, но потом калитку приоткрыла, посмотрела, и правда. Племянник Виктора, что из города приехал, вокруг березы ходит, матерится, ветки за каким-то чертом рубит. А лицо у него зверское, будто к дереву он испытывает классовую ненависть.

Андрей, значит, дело сделал и пошел дальше по дворам страсти рассказывать. Чтоб остальные тоже на городского дебила посмотрели.

Те и посмотрели. Решили, правда идиот.

А потом девка эта, полезла на ворота, чтоб тоже глянуть, что там творится, только когда я в ее сторону пошел, с перепугу, оттуда свалилась. Все бы ничего, хоть ногу и вывернула, да только городской неадекват принялся в калитку со своей силы биться

Она ж и заорала, чтоб соседи на помощь пришли. Если человек сумасшедший и с топором, разве можно от него ждать хорошего? Так он ещё, то есть я, сильнее начал рваться и орал угрозы. Мол, сейчас как зайду, все, конец тебе. Когда уж калитку рубить начал, народ понял, что-то надо делать.

Ну, а дед Матвей, вроде как, рядом был. Решил пожертвовать собой, чтоб буйного успокоить.

Я охренел если честно, когда весь расклад вскрылся. Так красиво меня идиотом ещё ни разу никому не удалось выставить. В этом бычку, конечно никогда не признаюсь, но пока шли с дядькой к дому, попросил его, не наказывать братца. Чисто за хорошую фантазию. Отвечаю, красиво придумал, сволочь.

Правда, Виктор все равно пару подзатыльников сынку отвесил. За то, что все село перебаламутил.

Тетка нас во дворе встретила.

— Вить, а что там было то? Крик на всю деревню стоял? Дунька что ли?

— Дунька и есть. А что случилось, это вон пусть тебе сынок расскажет. Вырастили дурака. Ладно, идём париться. Там уже и жару не осталось.

Мы с бычком — переростком шли на расстоянии, но переглядывались постоянно. Не знаю, о чем думал он, а я, например, перебирал все варианты возможной мести. Выступил он красиво, не вопрос, но уж точно ему это с рук спускать не планирую.

Потом вспомнил все, что случилось, представил события глазами Дуньки, которая думала, что ее сейчас убивать будут, и начал тихо ржать. Бычок на меня глянет, тоже похохатывает. В итоге, дядька нам обоим по подзатыльнику отвесил, заявив, что кровь не водица, и если на одной ветке дурак уродился, то на второй непременно тоже будет.

А мне так смешно было, что я и в парной успокоится не мог. Реально. Просто в голове прокручивал все это и веселился. В бане, кстати, оказалось не так страшно. Хотя, может, у меня просто настроение зашло.

Жару нагнали, а потом дядька полотенце взял и полез вверх пропеллером его крутить. Сказал, так надо. Тетка принесла холодный квас. Оставила его на небольшом столике, который был на улице, прямо перед дверью. Там же имелась лавочка и навес. Мы посидели раз, выбежали на улицу и сразу в пруд с разбегу. Кваса долбанули, снова в парную. Потом опять в пруд. После третьего раза, дольше всего там были, дядька достал веники и так ими отмассажировал, что, мне кажется, каждая мышца превратилась в пластилин. Ужин тетя тоже принесла нам к бане. Когда мы вышли чистые настолько, что аж кожа скрипела, на столе стояла окрошка с хреном и жареная картошка на сале. Никогда не думал, что после всех лобстеров, устриц и французских вин с шотландским виски, я с таким удовольствием буду уплетать за обе щеки обычную жаренную картоху, сидя на берегу пруда в какой-то затрапезной деревне.

Спал я, как убитый. То ли дорога вымотала, то ли все эти события сумасшедшие. Как бы то ни было, спал отлично. Ровно до пяти утра.

Глава 8

Суета в доме поднялась очень рано. Как оказалось, тетка с Машкой собирались на утреннюю дойку, а Андрюха пасти коров.

Я сквозь сон подумал, если меня сейчас отправят либо доить кого-то, либо пасти, упаду и начну изображать из себя умирающего. Предыдущий день вымотал настолько сильно, что я дрых без задних ног. Впервые, кстати, в пять утра не из клуба возвращался, не пребывал в состоянии пережеваной и выплюнутой мякины, а реально спал, будто в детстве. Крепко, сладко. Даже кровать, в которой не было привычного ортопедического матраса, а присутствовала какая-то непонятная металлическая сетка, прогибающаяся под моим весом, совершенно этому не мешала. Хотя, конечно, не представляю, как можно было додуматься до такой конструкции.

К счастью, дядькин голос где-то в районе соседней комнаты басовито сообщил остальным, чтоб Жорку не трогали, ему будет отдельное задание.

Круто. Теперь, значит Жорка… Но я даже не пикнул. В данный момент, хоть кем пусть обзывают, лишь бы не трогали. Меня, к счастью, и не трогали. Даже ставни на окнах были закрыты. Но потом, когда хозяева ушли, начал орать, как психованный, петух во дворе. Он не кукарекал. Он, падла такая, орал. Причем, с каждым своим криком, подбираясь все ближе, и ближе. И это при том, что окна моей комнаты вообще выходили на улицу. Как эта сволочь ухитрялась издавать мерзкие звуки столь громко, не знаю. В итоге, перевернувшись с боку на бок раз двести, понял, не судьба поспать вдоволь, несмотря на то, что именно в доме, похоже, никого не было.

Слез с постели и сразу заметил на стуле одежду. Правда, не мою. Вечером после бани дядька всучил какие-то штаны и старую рубаху. Они были мне велики размеров на несколько. Подозреваю, имущество братца. Теперь прикид оказался в принципе, таким же, но более подходил моей комплекции. И значительно новее.

Рассмотрев одежду, пошел искать обувь. Туфли, в которых приехал, куда-то исчезли, зато имелись потрясающего вида сандалии и непонятные резиновые хрени, назначение которых в летнее время было мне совсем непонятно. На улице жара. За каким они нужны, осталось загадкой.

В первой комнате, которая, видимо, и была той самой зимней кухней, на столе лежала записка. Анастасия, а судя по тексту, это было послание от нее, подробно, со схемой описала, где найти стиральную машину, просила полить грядки, расположенные ближе к забору, сходить в магазин, купить хлеба, в этом месте я задумчиво посмотрел на печь, имевшуюся в доме, она как раз была перед моими глазами. Последний пункт записки — покормить курей.

Слово было написано именно так. "Курей". Короче, я почувствовал себя Золушко́м, которому злая мачеха надавала указаний. Не хватало внизу приписки про просо и чечевицу, которые надо перебрать. Потом прилетит крестная — фея, намутит мне приличные шмотки и тачку из какой-нибудь домашней скотины. Да вон из того же ублюдского петуха. А вот уже потом я отправлюсь в сельский клуб, где встречу свою принцессу.